«След зверя»
Реж. Агнешка Холланд
Эйфория польской окраины в новой работе Агнешки Холланд «След зверя» открывается туманным утром в магическом лесу, в котором пожилая, но полная сил учительница начальных классов Жанина Душейко (предпочитающая просто — Душейко) ежедневно выгуливает своих любимых собак и почти так же часто находит капканы с несчастными животными, убитыми в угоду местным браконьерам. Но как бы ни старалась пани, как исправно бы ни сидела в приемной офицера полиции или в ожидании праведного слова божьего (хотя сама верит только в гороскопы), ответ везде один — у зверей нет души, а потому молиться за них грех, а убивать — не преступление. Однако вскоре возмездие приходит само собой, когда один за другим начинают умирать все самые рьяные охотники.
Холланд, известная в России не только по полузапрещенному у нас «Полному затмению» с Ди Каприо, но еще и сказочному «Таинственному саду», лет пятнадцать назад завораживавшего юных зрителей кино в 21.00 на СТС, создает бескомпромиссное высказывание о слиянии звериного и человеческого. Нежность и любовь, с которыми сняты переглядывающиеся средь деревьев олени, гармонируют с потрясающим юмором Холланд, например, когда Душейко и один заезжий энтомолог находят в лесу труп, но все внимание уделяют редкому виду жуков, популяция которого уничтожается человеком.
Неуемная энергия, которой обезоруживает сам фильм и героиня Агнешки Мандат-Грабки (альтер-эго самого режиссера, как везде небезосновательно замечают), обусловлена непричесанным смешением жанров — это и комедия, и театр абсурда, и вместе с тем проникновенная драма, благодаря чему картина кажется насквозь живой, дышащей. Провинциальный детектив разворачивается в насыщенном объеме моральных дилемм и противоречий, которые за счет комичности и условности происходящего быстро перетягивают на темную сторону мести зрителя, готового уже собственноручно задушить всякого, кто ответственен за смерть еще одного кабанчика. Метафоричность, выступающая на первый план в сцене вечеринки грибников, где Душейко наряжается плюшевым волком, подчеркивает тему человеческой самоидентификации в мире, в котором иной «божий одуванчик» может залезть в шкуру «врага» и расправиться с истинными виновными.
«О теле и душе»
Реж. Илдико Эньеди
Еще одной восточноевропейской картиной, позаимствованной из берлинского конкурса вместе со «Следом зверя», стала романтическая история «О теле и душе» венгерки Илдико Эньеди, удивительно рифмующаяся с работой Агнешки образом «одухотворенного животного». Только если у Холланд звери смотрели на нас взглядом беспомощных мстителей, то здесь они становятся настоящими аватарами главных героев. Мария (Александра Борбей) и Эндре (Гиза Моршани) каждую ночь встречаются во сне в телах двух оленей, которые пасутся в снежном лесу рядом с прудом и угощают друг друга сочными листьями. В реальности он — финансовый директор скотобойни, а она — их новый эксперт по качеству, чья замкнутость и необщительность расцениваются здешними мясниками как повод для насмешек. Впрочем, причуды у нее и правда есть — например, у Марии феноменальная память, и каждый диалог с Эндре она дословно повторяет уже дома, словно желая заново пережить эти минуты.
Необычное место действия ленты служит фоном для столь же необычного рассказа о любви, в котором главную роль играет точность психологических акцентов в развитии отношений между двумя одинокими людьми. В отличие от шероховатого повествования «Следа зверя», Эньеди выбирает отточенный, плавный ритм, придающий истории как бы стерильную форму: камера не позволяет себе лишних ракурсов и панорам, как Мария не позволяет себе лишних слов и реакций. Парадоксальным образом эта стерильность накладывается на провокационные кадры со свежеванием коровы, где на средних планах от туши отделяется голова, а кровь струится по белому кафелю. Внешняя хладнокровность, которой сопровождается этот процесс, перекрывается сценой, когда Эндре советует дерзкому новичку, заявляющему об отсутствии внутри себя всякой жалости к этим животным, найти себе другую работу.
Вместе с тем прелесть и даже сказочность ленты складывается из деликатных, забавно-неловких сцен познания героев самих себя, познания давно утраченных у него и совсем новых для нее ощущений. Кульминационная сцена, в которой стройная композиция картины так же стройно и оттого неожиданно выходит за свои пределы под лиричную песню Лоры Марлинг, будоражит не хуже хичкоковского саспенса, заставляя зрителя еще сильнее проникнуться взаимной необходимостью этих маленьких людей в человеческом тепле и пробуждении чувств, пускай даже за этим последует бесповоротное пробуждение от чудесного сновидения.
