В российский прокат выходит дебютная лента Дарьи Жук «Хрусталь». Несмотря на международный продакшн, картина выдвинута на «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» именно от Беларуси. Благодаря «Хрусталю», эта страна участвует в «оскаровской» гонке впервые за 20 лет. Михаил Моркин поговорил с режиссером фильма как о смысле произведения, так и о производственных перипетиях.
Насколько я понимаю, история Вели очень условно автобиографична. Вы с героиней более-менее ровесницы, тоже уехали из Беларуси в США и диджеили в клубе…
Она автобиографична в том смысле, что у меня были те же порывы, но они у меня как-то по-другому проявились. Когда поехала учиться, я на самом деле не собиралась уезжать [Жук уехала на учебу в США в шестнадцать лет и с тех пор живет там. – Прим. ред.]. Хельга [Ландауэр, соавтор сценария фильма. – Прим. ред.], по-моему, конкретно решила уехать. На самом деле это история нашей общей знакомой. Она основана на каких-то реальных событиях, которые с ней произошли. Сюжет с подачей документов в посольство, например. Я еще училась в киношколе, когда у меня уже появилась навязчивая идея сделать этот фильм. Помню, что, когда я приносила его в киношколу, мой профессор вообще не понял в чем здесь история. Визы? Липовые документы?
Не понял, что бывают проблемы с визой?
Да-да. Он спросил: «Она что, дура? Зачем она подделывает документы?»
Вы достаточно долго шли к дебютному фильму. Как так вышло?
Я случайно попала на несколько курсов о кино, когда уже училась на экономиста [в Гарварде – прим. ред.]. Но у нас было очень гуманитарное образование, и я ходила на какие-то экспериментальные классы по истории идеи. Я уже тогда влюбилась в кино, но очень долго не понимала, как с этим можно жить. Это очень страшно на самом деле. Очень страшно, что ты, может быть, бесталанный человек. Зачем миру еще один режиссер? Но я все перепробовала. Я продюсировала, занималась дистрибьюцией, пока не пришла к тому, что больше не могу. Тогда я уже пошла на режиссерские курсы в Колумбийский университет.
Кинообразование обязательно для режиссера?
Если ты можешь снимать, и тебе дают финансирование, то иди и снимай. Продюсеры хотят, чтобы у тебя хотя бы были короткометражки, которые были на фестивалях класса «А». Либо у тебя должны быть многомиллионные просмотры в интернете. Либо устоявшиеся отношения с продюсерами, которые очень хорошо знают, что ты хочешь сделать. Найти деньги на кино – это вообще какая-то невозможность.
Как проходил поиск финансирования для «Хрусталя»?
Несколько вещей совпали. Как резидент штата Нью-Йорк я получила один из грантов на поддержку развития искусства. Тогда я решила попробовать поискать еще денег на этот проект. Потом я буквально столкнулась на улице со знакомыми американскими продюсерами, которые прочитали сценарий и тоже мне что-то пообещали, какую-то кроху небольшую, и сказали: «Иди и снимай». Потом я уже поговорила с немецкой знакомой, с которой опять-таки училась в киношколе. Она начала заниматься какими-то немецкими вариантами, которые позволили сделать в Германии постпродакшн. На питчинге я была только на «Кинопоиске» в Москве, и он прошел хорошо. На европейские питчинги я попала, когда материал уже был отснят. Works-in-progress (показ незаконченного фильма для фестивальных отборщиков и потенциальных дистрибьюторов. – Прим. ред.) у нас тоже хорошо пошли.
Ваш продюсерский опыт тоже, наверное, помог?
Помог с поиском финансирования. Было не так страшно смотреть в бюджет и понимать, что все плохо. Мы сняли фильм за очень небольшие деньги.
На какие фильмы вы ориентировались, когда работали над «Хрусталем»?
Фильм уже как-то оформился у меня в голове, когда я посмотрела ленту «Осколки» Сьюзэн Сейдельман. Она известна тем, что сняла «Отчаянно ищу Сьюзэн» с Мадонной, то есть была такой нью-йоркской тусовщицей 80-х. «Осколки» – это один из первых независимых американских фильмов, который поехал в Канны. Там была потрясающая героиня, которая хочет заниматься рок-н-роллом и приезжает из Нью-Джерси в Нью-Йорк. Там безумная энергия, а Нью-Йорк выглядит как будто после бомбежки. Я посмотрела и думаю: «Господи, ужас какой! Наш фильм уже сделан». Еще мне близок Джармуш. У него мало было пленки, и поэтому тоже такой минимализм в первых его фильмах.
Ну, Вим Вендерс ему подарил немножко.
Да, да. На «Более странно, чем в раю» все скинулись. Конечно, мне очень нравится «Ида». Мы пересматривали Лукресию Мартель, мне очень нравится ее «Болото». Актерам я стараюсь не давать каких-либо конкретных референсов: из этого, мне кажется, получается что-то второсортное. «Сделай так, как кто-то еще». Юрий Борисов за день до съемок решил посмотреть «Трейнспоттинг», и я была в ужасе. Это его увело чуть-чуть в другую сторону, и пришлось из него вытрясти все, что он там насмотрел. А вот с оператором Каролиной Костой у нас было огромное количество визуальных референсов из фотографий и фильмов.
У нас недавно выходил ее фильм «Взрослые игры»
Она много работала с моими бывшими одноклассниками. Каролина родом из Бразилии, но живет в Мексике. Она уже практически стала заслуженным мексиканским оператором. Мне нравится, что она сделала во «Взрослых играх», но я ее взяла после того, как посмотрела фильм «Избранные». Это мексиканский фильм, где девушку продают в сексуальное рабство. Его снял мой одноклассник Давид Паблос. Он даже не успел закончить киношколу, когда мексиканское правительство дало ему миллион долларов на проект. И он сразу же поехал в Венецию со своим первым фильмом «Жизнь после». Сначала я думала искать русскоязычного оператора, но оказалось, что ее бывший муж был из Литвы. Ей очень хотелось попасть в Восточную Европу. До съемок мы с ней общались исключительно по интернету, и когда наш продюсер понял, что я ни разу в жизни с ней не виделась, он ужаснулся, конечно. Как? Приезжает девушка из Мексики, и ты с ней лично не знакома?! Знакома, знакома, дружим в интернете.
То есть вы до самых съемок не виделись?
У нее было безумное расписание. Она еще работала вторым оператором на ремейке «Суспирии». Ее карьера пошла в гору, и я уже какие-то даты под нее подстраивала. Мы вместе продумали минималистичный язык. Когда я предложила снять фильм с соотношением сторон 4:3, она прореагировала: «Как? Мне нужно просто вынуть мозг и вставить новый компьютер». Нужно же полностью переформатировать то, как ты видишь мир. Мы стали смотреть все фильмы, снятые в 4:3, в том числе какие-то старинные фильмы «Беларусьфильм».
А что вас подтолкнуло к этому формату?
Первая версия сценария начиналась и заканчивалась архивными материалами, которые были в 4:3. Это хороший портретный формат для фильма, где есть один герой, вокруг которого все строится. Это такая тюремная рамка, из которой не выпускают. Диктаторский формат на самом деле.
Сейчас он встречается более часто, мне кажется, скоро перестанет считываться, как нечто ограничивающее.
Да, но мы старались, чтобы формат «нависал» над героиней, чтобы было как-то некомфортно.
Чем вас привлекла Алина Насибуллина?
Я очень долго искала главную героиню. Искала в Москве, в Киеве, в Минске, в Питере. Пересмотрела всех в Нью-Йорке и звонила в прибалтийские страны. Даже съездила в Тбилиси и поговорила там с Тиной Далакишвили. Серьезный был поиск. Мне нужна была не просто молодая актриса, а личность. Личность сложно найти. Сейчас молодые люди к 22-м годам еще формируются как личности. Они еще очень воздушные. Я помню, что все мои подруги в этом возрасте были более приземленными, что ли. Из другой стихии. Могли и поцарапать. В Алине я увидела личность, много-много энергии и нужный стержень. Это было видно даже по визитке, которую она записала. Она там будто даже с претензией сказала, что хочет быть современным художником, а не актрисой. У нее чудесное образование, ее мастер Дмитрий Брусникин умер в этом году. Она из Новосибирска и не сразу стала актрисой. Еще у Алины были прямые пересечения с Велей, потому что она тоже два года отучилась на юридическом, потом бросила и поехала в Москву становиться актрисой. Мы очень быстро друг другу понравились. Когда она приехала, на ней все хорошо сидело, все смотрелось, все сразу работало. Я даже не знала, что она уже сыграла в «Витьке Чесноке». Думала, что я ее нашла. Мне очень хотелось, чтобы я ее открыла.
На репетиции не было времени?
Ключевые вещи нам удалось отрепетировать в каких-то ужасных офисных помещениях в очень сжатый период времени.
А где нашли хрустальный завод?
В городе Борисове, недалеко от Минска. Хрусталь – это национальная гордость. Поселок Хрустальный в нашем фильме – вымышленное место. Борисов все еще находится в состоянии 1990-х, и половина завода не работает. Так что мы там никому не мешали.
Вы себя ощущаете белорусским или американским режиссером? Или вы не думаете в этих категориях?
Сложный вопрос. Лично я смотрю скорее на самих режиссеров, чем на их национальную принадлежность. Например, мне понравился фильм «О теле и душе» Илдико Эньеди, и совершенно неважно венгерское это кино или нет. Но «Хрусталь» для меня – это все-таки белорусское кино. Это дань тому месту, откуда я сама произошла. Любовное письмо, в котором есть юмор, и страшный юмор, и любовь, и смех. Наверное, я ощущаю себя белорусским режиссером, который просто не живет на родине.
«Хрусталь» – это кино про свободу или про невозможность свободы?
Про невозможность свободы. Возможно, есть надежда, что новое поколение что-то изменит. Эта невозможность свободы и заставляет героиню повзрослеть и переосмыслить что-то, наверное.
Вы думали над тем, что случается с героями после финала?
Наверное, они будут искать какие-то другие пути. Знаете, у меня есть подруга, которая тоже пыталась уехать из Беларуси, но в итоге осталась и продолжает очень успешно диджеить в Минске. Стала там звездой. Да и Костя (в фильме его играет Илья Капанец – прим. ред.), не думаю, что задержался бы в городе надолго. Это такой рывок. Внутренний перелом все-таки произошел.
В финале Веля смотрит через окно автобуса на протестующих в центре города. Присоединится к ним?
Веля – человек, который не замечал ничего вокруг себя, не видел людей рядом. Чтобы сделать из нее революционерку, нужно было бы еще полтора часа. Когда она видит демонстрантов, то вдруг понимает, что она не единственный человек, который так себя чувствует. Я думаю, она действительно задумается. Через горечь насилия, через боль она обрела какую-то свободу.
А если говорить о персонаже Ивана Мулина? В его глазах будто бы тоже на время зарождается желание перемен.
Он жертва обстоятельств и системы. Он не может стать другим человеком за несколько дней и обречен повторять ошибки. Для меня он жертва, которая стала палачом.
Вы уже работаете над новым проектом?
Я пока просто читаю много сценариев и общаюсь с молодыми сценаристами. Несколько статей и новел мне понравились. Разрабатываю истории, связанные с американской мечтой и сильными женскими персонажами. Держит меня пока эта тема.
