Лондон, 1880 год. Город напуган серией жутких, потрясающих своей жестокостью убийств — похоже, их совершает Голем, не знающее жалости мифическое существо. В то же время полиция арестовывает новоиспеченную вдову Элизабет Кри (Оливия Кук) — свидетельства и улики указывают на то, что молодая женщина с мюзик-холльным прошлым отравила своего мужа, журналиста и драматурга-неудачника Джона Кри (Сэм Рид). Вскоре с Лиззи, над которой уже вершат скорый суд, придется поговорить инспектору Скотланд-Ярда Джону Килдэру (Билл Найи), поскольку покойный Джон Кри входит в число подозреваемых в тех самых кровавых убийствах — наряду со знаменитым комедиантом (и, по совместительству, близким другом Лиззи) Дэном Лено (Дуглас Бут), писателем-реалистом Джорджем Гиссингом (Морган Уоткинс) и философом и экономистом Карлом Марксом (Генри Гудман).
За изысканно-мрачной, но по-своему нарядной картинкой «Голема» стоит роман Питера Акройда «Процесс Элизабет Кри» (он же «Дэн Лено и Голем из Лаймхауса»), и в этом, пожалуй, главная беда фильма. Книга, изданная в 1994-м, превосходно вписывалась в постмодернистский дискурс последнего десятилетия XX века. Акройд, большой знаток истории Лондона и английской литературы, написал текст (именно текст, а не роман), в котором на удивление мирно уживались романтизм ностальгирующего хроникера и лукавство рассказчика, прячущего фигу в кармане. Населив книгу реальными историческими личностями (кровавая сцена с Карлом Марксом дорогого стоит) и увязав их с приходом новой эпохи (намек на Джека Потрошителя, после которого мир безвозвратно изменился, очевиден), писатель придал викторианскому Лондону некое дополнительное измерение, выступив не столько в качестве чересчур увлеченного культуролога, сколько в роли современного мифотворца.
Отразить все вышеупомянутое (и главное в этой истории) в картине, увы, не удалось, и здесь нет вины режиссера Хуана Карлоса Медины. Он-то как раз сделал все от него зависящее, чтобы в 2016 году еще успеть вскочить в последний вагон уходящего «викторианского поезда»: мода на эту прекрасную эпоху действительно практически ушла вместе с аттракционным «Шерлоком Холмсом» и телевизионной (но при этом более осязаемой и точной, чем кинодилогия Гая Ричи) «Улицей потрошителя». Пугающее очарование лондонских трущоб уступило место глянцевой готике «Багрового пика» и «Страшных сказок», а по-настоящему оживить, как сказал бы поэт, «грохочущую слякоть» больших городов той эпохи неожиданно удалось в совсем других локациях.
Именно благодаря Медине «Голем» в лучшие моменты выглядит как заблудившийся во времени триллер Финчера (даже шведский композитор Юхан Сёдерквист копирует характерные ходы Ховарда Шора из саундтрека «Семи») и вполне состоятелен как хоррор. Зато фильм абсолютно беспомощен как детектив и постмодернистская шутка: текст первоисточника потребовал в процессе адаптации радикальной пересборки, да и вообще вряд ли так уж нуждался в визуализации. В результате картина превратилась в череду уныло сменяющих друг друга событий с предсказуемым финальным твистом, а присутствие на экране исторических личностей кажется не вполне оправданным — «Голема» легко можно представить и без них.
Впрочем, одну из главных мыслей Акройда, который известен и как автор основательной биографии Шекспира, сценаристке Джейн Голдман (кстати, уже имевшей дело с викторианской эпохой во время работы над «Женщиной в черном») донести до зрителя все же удалось: весь мир — действительно театр, и в случае с «Големом» этот театр — переехавший из Парижа в Лондон «Гран-Гиньоль».
